Бен услышал собственный далекий голос:

— Дерьмо трусливое. Что, кишка тонка, придурок? Город ещежив, а ты смываешься?

— Хрен-то ваш город жив, — сказал Паркинс, прикуривая отспички. — Потому он и заявился сюда. Удел лет двадцать, а то и больше, такой жемертвый, как он сам. Вся страна катится туда же. Пару недель назад мы с Ноллибыли в Фолмуте — как раз перед тем, как киношку закрыли до следующего сезона. Впервом ихнем вестерне я нагляделся на кровь да убийства больше, чем за оба годав Корее. А пацанва лопала кукурузу и орала «давай-давай!» — Он неопределенномахнул в сторону города, неестественно вызолоченного сломанными лучамиклонящегося к закату солнца — ни дать ни взять, поселок мечты. — Может, им бытьвампирами по вкусу. А мне — нет. Нолли ночью приходил за мной. Я уезжаю.

Бен беспомощно смотрел на него.

— Давайте-ка вы, ребята, оба в машину и валите отсюда, —посоветовал Паркинс. — Этот город обойдется без нас... Какое-то время. А потомбудет все равно.

«Да, — подумал Бен. — Почему мы не уезжаем?»

Причину за обоих высказал Марк.

— Потому, что он плохой, мистер. Взаправду плохой. Вот ивсе.

— Вон оно что? — протянул Паркинс. Он кивнул и пыхнулсигаретой. — Ну, ладно. — Он поглядел на Объединенную среднюю школу. — Офигенномало нынче народу, во всяком случае, уделовских. Автобусы опаздывают, детишкине идут — приболели, канцелярия обзванивает дома и никто ей не отвечает. Ко мнетут забегал завуч, я его чуток успокоил. Занятный лысый типчик — думает, будтознает, чего делает. Да ладно, так ли, эдак ли, а учителя на месте. Живут-то восновном за городом. Вот смогут поучить друг дружку.

Думая про Мэтта, Бен сказал:

— Не все живут за городом.

— Один черт, — отозвался Паркинс. Ему на глаза попалиськолья за ремнем у Бена. — Собрались укокошить этого хмыря такой вот штукой?

— Да.

— Хотите, так возьмите мою пушку. Нолли об ней мечтал. Да-а,любил Нолли ходить при оружии, только ему и понадеяться нельзя было, чтокто-нибудь банк грабанет — банка-то в Уделе нету. Правда, вампир из Нолливыйдет хороший — коли парень вникнет в это дело.

Марк смотрел на Паркинса с нарастающим ужасом, и Бен понял,что мальчика надо увозить. Это было хуже всего.

— Пошли, — сказал он Марку. — Он конченый человек.

— Кажись, так оно и есть, — согласился Паркинс. Блеклыеглаза, окруженные сеткой морщинок, осмотрели город. — Что тихо, то тихо. Я тутвидел Мэйбл Уэртс с биноклем, а чего нынче высматривать? Вот ночью, похоже,будет, чего.

Бен с Марком вернулись к машине. Было почти 5:30.

46

В без четверти шесть они подъехали к церкви Святого Андрея.Храм отбрасывал длинные тени, которые, словно пророчествуя, накрыли домсвященника, стоявший на другой стороне улицы. Вытащив с заднего сиденья сумкуДжимми, Бен вытряхнул ее содержимое. Там отыскалось несколько маленьких ампул.Бен выплеснул то, что в них было, за окошко, сохранив флакончики.

— Что вы делаете?

— Наберем туда святой воды, — объяснил Бен. — Идем.

Они прошли по тротуару к церкви и поднялись по ступеням.Собравшийся было открыть центральную дверь Марк вдруг остановился и ткнулпальцем:

— Смотрите.

Ручка почернела и слегка оплавилась, будто сквозь неепропустили мощный электрический разряд.

— Тебе это о чем-нибудь говорит? — спросил Бен.

— Нет. Нет, но… — Марк тряхнул головой, прогоняянеоформившуюся мысль, открыл дверь, и они вошли.

В церкви было серо, прохладно, ее заполняло то бесконечноебеременное молчание, которое роднит все пустые алтари веры, и белой, и черной.По обе стороны от широкого прохода, разделяющего два ряда скамей, гипсовыеангелы удерживали чаши со святой водой, склонив спокойные, полные радостногопонимания лица, словно им хотелось увидеть свое отражение в неподвижной воде.

Бен положил ампулы в карман и велел:

— Омой лицо и руки.

Марк встревоженно посмотрел на него.

— Это же свя... свято…

— Святотатство? На этот раз нет. Давай. Они макнули внеподвижную воду руки, потом плеснули на лица — так только что проснувшийсячеловек плещет холодной водой в глаза, чтобы снова загнать в них окружающее.

Достав из кармана первую ампулу, Бен стал заполнять ее, итут пронзительный голос прокричал: «Эй, там! А ну! Что это вы делаете?»

Бен обернулся. Оказалось, что голос принадлежит РодеКорлесс, домоправительнице отца Каллахэна, которая сидела на первой скамье,беспомощно крутя в руках четки. Из-под подола черного платья торчало нижняярубашка, волосы были в беспорядке — она причесывала их пальцами.

— Где святой отец? Что вы делаете? — голос был тонким,пронзительным, близким к истерике.

— Вы кто? — спросил Бен.

— Миссис Корлесс. Экономка отца Каллахэна. Где святой отец?Что вы делаете? — Женщина стиснула руки, ломая пальцы.

— Отец Каллахэн нас покинул, — сказал Бен как мог осторожно.

— О, — она прикрыла глаза. — Он выступил против той напасти,что поразила этот город?

— Да, — ответил Бен.

— Так я и знала, — сказала миссис Корлесс. — Можно было неспрашивать. Отец Каллахэн — хороший священник, твердый слуга Господа. Всегданаходились такие, что говорили: ему-де никогда не обрести такой силы духа,чтобы занять место отца Бергерона, но он занял. Значит, вышло, что отецКаллахэн не то что хорош — слишком хорош для него. — Миссис Корлесс посмотрелана них широко раскрытыми глазами. Из левого выкатилась и сбежала по щекеслезинка. — Он ведь не вернется, правда?

— Не знаю, — сказал Бен.

— Болтали, дескать, святой отец пьет, — продолжала РодаКорлесс, словно не услышала. — А был хоть один священник-ирландец, который незря ел свой хлеб да к бутылке не прикладывался? Это вам не белоручки-неженки,сосунки, церковные крысы! Куда им до него! — Ее голос поднялся к сводчатомупотолку в хриплом, почти вызывающем крике. — Он священником был, а некаким-нибудь святошей-олдерменом!

Бен с Марком слушали молча, не удивляясь. Бен был пронизаннереальностью, и ничто уже не удивляло, даже сил на это не было. Бен с Маркомперестали считать себя борцами, мстителями, избавителями — день вобрал их всебя, они беспомощно жили — и только.